Миры Филипа Фармера. Том 03. Лавалитовый мир. Гнев - Страница 96

— Не могу я допустить, чтобы ты остался голодным, — прошептала она. — Держи. Когда доешь, поставь под кровать, я приберу — ну, ты знаешь…

— Знаю. Спасибо, мама. — Джим принял у матери поднос и поцеловал ее потный лоб.

— Хотелось бы мне…

— Я знаю, мама. Мне бы тоже хотелось. Только…

— Все могло бы…

— Может, когда-нибудь…

Вот так они обычно и говорят друг с другом — обрывками. Джим не знал почему. Может, потому, что давление, оказываемое на них, вынуждает их к этому. Кто его знает.

Джим закрыл дверь и умял картофельное пюре с подливкой, поджаренную ветчину, бобы, сельдерей и черный венгерский хлеб. Спрятав поднос под кровать, он потихоньку вышел в холл и воспользовался ванной. А через час после заката вылез из окна. Если отец обнаружит, что его нет, тем хуже.

Днем температура держалась на семидесяти и выше, но теперь упала ниже шестидесяти. Хотя пронизывающий западный ветер немного утих, в воздухе все-таки чувствовался холод. Начинали собираться тучи. Половинку луны затягивала тонкая дымка. Хорошая ночь для Хэллоуина.

Джим пригнулся, проходя мимо окна гостиной. Телевизор продолжал верещать. Выйдя на тротуар, под яркий свет фонаря, Джим увидел, что трещины на цементе стали шире.

Он не знал, когда это случилось, но ему показалось, что их больше и они шире, чем когда он входил в дом. Правда, тогда он был слишком взвинчен, чтобы обращать на них внимание.

Ему встретилась компания ребятишек, одетых ведьмами, демонами, Клинтонами, скелетами, привидениями, Дракулами, чудищами Франкенштейна, роботами, Дартами Бэйдерами, а один вырядился панком: раскрашенное лицо, сережки, гребень на голове — так, наверно, его родители представляют себе монстра. Другой был одет, как гигантский мозг, и Джиму эта идея понравилась. Все самое ужасное, что есть на этом свете, кроется в человеческом мозгу.

Ребята шли к их дому, поэтому Джим прибавил шагу. Отец на звонок не выйдет, но мать может заметить сына, когда будет бросать с веранды конфетки «Херши» детям в мешочки. (В этом квартале много не соберешь.) Мужу-то она ничего не скажет, если он только не спросит, видела ли она Джима. Тогда она сочтет себя обязанной сказать правду. Иначе святые, не говоря уж о нечистой силе, могут ее наказать.

Сэм Вайзак ждал его на передней веранде своего дома. Он курил сигарету — значит, его мать чем-то занята на задах дома и не видит его. Детей наделит леденцами, не в пример Эрику Гримсону, отец Сэма. Он будет ворчать, что ему не дают смотреть телевизор, но все-таки выйдет к ним. Ему наплевать, что сын курит — лишь бы его самого не трогали по этому поводу.

Сэм дал и Джиму сигарету, и они зашагали по улице, обсуждая драку со Щелбаном и его дружками. Потом Сэм сунул Джиму допинг. Джим чувствовал себя как никогда вправе подвинтить настроение и нервы. Наркотик проник в самый центр его мозга, как ядерная ракета, поразившая цель. Никогда еще на Джима не действовала так внезапно и так сильно такая маленькая доза. Он раскрылся нараспашку — стены замка рухнули, и часовые уснули.

Несколько дней спустя он сумел восстановить лишь отдельные ломти того, что происходило в последующие шесть часов. Весь остальной кошмарный пирог пропал — его съели «черные красотки», самокрутки с марихуаной, пиво, виски и «ангельская пыль», щедро предоставленные ему друзьями. Раньше Джим, как бы велико ни было искушение, всякий раз отказывался даже попробовать «ангельскую пыль» — фенциклидин. У троих его приятелей от этой дряни начались конвульсии, а потом они впали в глубокую кому. Но более легкие наркотики и спиртное смыли весь страх.

Джим и Сэм зашли сначала к Бобу Пеллегрино и дождались Стива Ларсена и Плана Дилларда, а потом все вместе сели в «плимут» Боба 1962 года, который, как ни странно, еще бегал. На пути в кафе Родфеттера Боб открыл четвертушку самогона «Белый мул», а Стив представил шестибаночную упаковку «Будвейзера», которую купил ему старший брат. Они уже истребили половину самогонки и все пиво, когда с воплями и улюлюканьем подкатили к кафе. Еще они выкурили половину самокрутки, и каждый проглотил по «черной красотке».

Заведение Родфеттера, драйв-ин, было только для своих, для детей работяг, которые учились в Центральной. Несколько часов Джим и его друзья хохмили там и валяли дурака. Но в машину, не в пример другим, почти ничего не заказывали. Вне их маленькой группы ни друзей, ни даже близких знакомых у них не было. Они были парии, неприкасаемые и несносные, и делали вид, что гордятся этим.

Джим не помнил, сколько они там пробыли. За этот расплывчатый промежуток времени он опять курил травку и пил теплое пиво, которое Пеллегрино достал из багажника. Потом заявились Вероника Паппас, Сандра Мелтон и Мария Тамбрилл. Вероника была солисткой «Хот Вотер Эскимос», Мария — ее дублершей, а Сандра — менеджером группы. Ее кличка была «Чокнутая», но близкие друзья пользовались прозвищем только в отсутствие Сандры, иначе она обижалась. Если только не находилась в одной из своих густо-черных, очень густых и очень черных, депрессий, — глубже, чем на илистом дне Тихого океана, дальше, чем на мертвой холодной планете Плутон.

Этим вечером она пребывала в очень разговорчивом и крайне переменчивом настроении.

Где-то в течение вечера, когда одни сидели на капоте «плимута», а другие опирались на него, Стив Ларсен показал им несколько кусочков сахара с ЛСД.

— Я их копил, — сказал он. — Берег для особого случая. Сегодня как раз та ночь — Хэллоуин. Полетим на метлах вместе с ведьмами до самой луны.