Миры Филипа Фармера. Том 03. Лавалитовый мир. Гнев - Страница 97

Джим еще, помнится, сказал, что это галлюциноген, хотя ему стоило труда это выговорить.

— То есть он вызывает видения, и ты видишь четырехмерные миры, вещи, которых нет, жуткие вещи, и время сливается с пространством. Мне это ни к чему. У меня глюки и так бывают, и они мне не нравятся. Нет уж, спасибо.

— Это ведь не то, что героин или кокаин, — сказал Стив. — К нему не возникает привычки. И потом, у тебя уже сколько лет не было твоих видений.

— Ладно, почему бы и нет? — сказал Джим. — Что мне терять-то, кроме ума — а у меня и так его нет.

— Это билет в рай, — сказал Стив. — Я там еще не бывал, но вот эта фигня доставит туда с гарантией.

— Говорят, облетаешь всю Вселенную со скоростью выше световой, — сказал Пеллегрино. — И на обратном пути встречаешь себя самого.

Джим съел кубик и глубоко затянулся коричневой самокруткой. Они передавали ее по кругу, пока от нее не остался короткий окурок, который Стив сунул в карман пиджака.

Кажется, где-то после этого кто-то и предложил поехать в яблоневый сад старика Думского и перевернуть ему нужник. Это была старая хэллоуинская традиция — сваливать эту шаткую деревянную будку. Или хотя бы пытаться это сделать, поскольку успеха добились немногие. Раньше ферма Думского относилась к графству, но с ростом Бельмонт-Сити вошла в черту города.

Стояла она на конце грунтовой дороги в полумиле от главного шоссе и была обнесена изгородью из колючей проволоки. Дом давно уже сгорел, и Думский жил один в сарае. Город одно время пытался заставить его построить новый дом с водопроводом и канализацией. Но старый отшельник не поддался и подал на городские власти в суд.

У него имелась огромная собака — ротвейлер, черный с подпалинами, большеголовый, страшный пес из тех, кого снимали в фильме «Омен». Эта зверюга разгуливала по ферме днем и ночью — привязывали ее только на время сбора урожая. С тех пор как Думский завел эту собаку, на его землю перестали вторгаться.

— Есть у кого-нибудь тормозные пилюли? — спросил Джим. — Напихать их в гамбургер да скормить псу Он уснет, а мы залезем.

Это были последние здравые слова, сказанные в ту ночь. Боб Пеллегрино купил большой гамбургер без лука, начинил его дюжиной таблеток, завернул, и они отчалили, набившись ввосьмером в «плимут», как клоуны в цирке, со смехом и визгом, а ВИЭК гремела во всю мочь «День из жизни», и звуки песни, как ртутные шарики, взрывались в юных душах. «Битлз» спели ее двенадцать лет назад и потрясли ею мир, положив начало эпохе рока — Джиму тогда было всего пять лет. Следом Боб Хинмен (Гуру), старый диск-жокей, любивший седую древность (как и Джим), поставил «Мэйбиллен» Чака Берри, с которой, по словам Гуру, начался рок-н-ролл.

Вероника сидела сзади у Джима на коленях. Ему смутно помнилось, что она возилась с его ширинкой, но что произошло, когда Вероника ее расстегнула, он забыл. Скорее всего, ничего. У него не вставало уже две недели, вот в какой он был депрессии. А ведь считается, что семнадцать лет — это пик сексуальной активности.

Яблоневый сад Думского находился по ту сторону Золотого Холма. На дорогу у них ушло минут двадцать — так часто они попадали на красный свет, хотя Боб иногда и проскакивал. Потом они выехали на шоссе, и в свете фар по бокам стали мелькать деревья. Ни встречного, ни попутного движения не наблюдалось. Джим все ждал, когда начнутся галлюцинации, но они не приходили. А может, уже пришли? Может, весь этот мир — одна сплошная галлюцинация?

Боб притормозил, но недостаточно быстро. Они уже проскочили поворот к Думскому. Когда Боб подал машину назад и повел ее по грунтовой дороге, Санди сказала:

— Может, выключим радио? Оно так орет, что и мертвого разбудит!

Но все запротестовали, потому что Боб Дилан как раз пел «Улицу Отчаяния», и все хотели дослушать. Сошлись на том, чтобы убавить звук. Как только классический хит кончился, Боб выключил приемник. А секунду спустя и фары. Лунного света, льющегося сквозь тонкие облака и в прогалы между ними, было достаточно, чтобы рассмотреть дорогу.

Машина медленно свернула с обсаженного деревьями темного проселка и остановилась перед воротами в проволочной изгороди.

Глава 11

Джим немногое помнил из того, что было после их отъезда из кафе. Многие подробности гораздо позже рассказал ему Боб Пеллегрино, который не так напился и накачался наркотиками, как все прочие, поскольку вел машину. Но и Боб был не в том состоянии, которое можно было назвать химически ненасыщенным.

Сарай зловеще чернел в прерывистом лунном свете. Если Думский там, то либо у него нет света, либо ставни плотно прилегают к окнам. Ротвейлера не было ни видно, ни слышно. Сортир — говорили, что в нем три дырки, — смутно маячил футах в восьмидесяти от сарая, слева от них. Далековато от сгоревшего дома, который высился в глубине двора, как могильник. Старому Думскому будь здоров сколько тащиться до нужника.

Все вывалились из машины. Боб предупредил их, чтобы не шумели, но План уже хлопнул дверцей. Не успел Боб ему выговорить, как Плана стошнило. Он отбежал назад и залез в придорожные кусты, чтобы заглушить издаваемые им звуки. Даже и теперь они казались чересчур громкими Пеллегрино, ставшему нянькой для всей компании. Он уже собрался пойти заставить Плана заткнуться, но остановился. Из тьмы по ту сторону изгороди послышалось глубокое рычание. Все мигом притихли.

Лихорадочно шаря глазами во мраке, они рассмотрели за воротами громадного пса. То, что он только рычал и едва вырисовывался в ночи, делало его еще страшнее. Пеллегрино, бормоча: «Ну, собачка… Хорошая собачка!» — подошел к нему поближе. И перекинул через ворота припасенный гамбургер. Он шлепнулся на землю, и через пару секунд Боб обернулся и прошептал: «Готово, сожрал».